Макс Бекман родился 12 февраля 1884 года, в Лейпциге в семье мельника. После того как в 1894-м умер его отец, Макс с матерью переехали в Брауншвейг. Уже в 1897-м он написал свой первый автопортрет, а тремя годами позже начал учиться в художественной школе в Веймаре (до 1903 года). В этом портовом городе в 1904 году появились первые ландшафты морского побережья, а также изображения самого моря. В дальнейшем морская тема будет проходить через все его творчество.

В 1901 году Макс Бекман, семнадцатилетний ученик художественной школы в Веймаре, нарисовал странную картинку: автопортрет, на котором правый зрачок почему-то съехал в угол глаза, а рот разинут в вопле. Что он кричит? Отчего кричит? В картинке было какое-то жестокое уродство - уродство ужаса, овладевшего сознанием. Так кричат люди во власти страшного сна. Желая как-то связать свои видения с реальностью, он в 1909 году написал "Землетрясение в Мессине", а через три года - "Гибель "Титаника". Ни в Мессине, ни рядом с "Титаником" Бекман не был, но рисовал так, как будто был, - резкие, отчетливые, жутковатые сцены человеческой гибели. Уже тут виден его дар - облекать сны в плоть и кровь и мясом наполнить каждую деталь. Вряд ли тогда, в начале века, он сам мог бы объяснить свой интерес к сценам смерти и насилия. Но нам, сейчас глядящим с этого берега века на тот, знающим о двух мировых войнах, о концлагерях и миллионах насильственных смертей, ясно: этот крик, это болезненное внимание к ужасному предчувствие...

С картины "Молодые люди у моря" (1905 г.) началось признание Бекмана как художника. Через несколько лет он женился на художнице и певице Минне Тубе (брак длился до 1925, один ребенок; после развода женитьба на Матильде "Кваппи" фон Каульбах). Смерть матери в 1906 нашла отражение в многочисленных картинах того же года, в том числе в "Большой сцене смерти". Подобно ранним ландшафтам художника, эта картина носит следы влияния немецких импрессионистов Ловиса Коринфа и Макса Либермана.

В 1909 тематика работ Бекмана претерпела изменения: тема катастроф в его картинах символизировала беспомощность человека перед судьбой и обличала самодовольство сильных мира сего. Эта тема стала характерной для его творчества. Он также обращался и к традиционным сюжетам, например к изображению действительных событий, имевших место в прошлом ("Мессинское землетрясение", 1909; "Тонущий "Титаник", 1912).

В 1914 году Бекман, подобно многим другим немецким художникам, добровольно ушел на фронт солдатом санитарной службы и служил в Восточной Пруссии, Фландрии и Страсбурге. Ура-патриотом он не был. В "Письмах на войне", маленькой книжечке, изданной в 1916 году, он с усталой иронией писал о тех, кто "под пиво с музыкой" поет "Германия, Германия превыше всего". Не о победе для него шла речь, а о том, чтобы присутствовать при катастрофе, в кровавом ее эпицентре. Он делал зарисовки моргов. Анатомию человеческого тела он изучал в полевом лазарете. Он обходил палаты, где лежали люди после ампутаций и, глядя на них, понимал что-то такое о строении человеческого тела, чему не научишься ни в каких художественных школах. В глазах его был теперь тот самый крик, который он нарисовал еще в 1901 году, - крик сознания, не справляющегося с кошмаром. Это "Автопортрет в форме санитара", написанный в 1915 году: бледное, нездоровое лицо, невротический блеск в глазах. После года на фронте он стал психически негоден для войны. Его демобилизовали.

Но от войны он уже не излечился. Никогда. Последствия были необратимы: он не мог нарастить добропорядочные понятия о жизни, как наращивают жирок после лишений. Самые кошмарные юношеские фантазии и предчувствия, самые ужасные в своей осязаемости сны сливались с его опытом, полученным на полях сражений, "Может ли так быть, - спрашивал он сына в письме в 1949 году, когда кончилась уже и вторая мировая, бывшая еще страшней первой,- что имеешь боли, обусловленные душевными ранами, полученными в военное время?" Всякое время было теперь для Бекмана военным, хотя войны как таковой нет на его полотнах. Но она все-таки есть, она незримо стоит за окнами, задернутыми занавесочками, она стоит за холстом и нависает над всем изображенным огромной тенью. Почему так часто лица на картинах Бекмана исполнены смутной, неосознанной тоски? Чего боятся, отчего тоскуют люди на картинах Бекмана? Они боятся чего-то, что гигантским локомотивом налетает из тумана, окутывающего мирок настоящего, боятся будущего кошмара, который живет в их снах.

Насилие было постоянной темой Бекмана. Когда правые офицеры в 1918 году убили Розу Люксембург, он в подробностях изобразил все происшедшее в серии литографий под названием "Ад" и с издевкой написал на первом листе: "Недовольные могут получить деньги назад". Эта война, продолжающаяся после войны, это вечное убийство, совершающееся в жизни, были ежедневным кошмаром для Бекмана, который сам себя называл "неврастеником". Он мог на время изгнать кошмар из души, нарисовав его. "Еще раз, - записал он в своем дневнике, - все, что я сделал и создал, это только сброшенные оболочки моей жизни", - оболочки, под которыми он обнаруживал все то же, всегда все то же: одиночество и тоску, "депрессию и дикое самоощущение", тягучий и трудно выражаемый на полотне сон, похожий на явь. Жизнь была для Бекмана неразгаданной тайной. Его картины - всегда больше, чем слепок с места и времени. Он пытался проникнуть за место и время, понять, что стоит за событием, за человеком.

Проникнуть туда, в это за, было немыслимо трудно. "Если хочешь понять невидимое, проникай в видимое как можешь глубже" - вот было правило Бекмана.

В 20-е годы во многих своих картинах Бекман изображал жизнь большого города. Особенно его привлекал мир цирка и варьете, который в его живописи стал воплощением аллегории "весь мир - театр". С этой целью он использовал до крайности сокращенную перспективу и, сочетая ее с размещением под острым углом композиции самой картины, создавал тем самым атмосферу стесненности. Очерчивая общие контуры черным цветом (например, "Перед балом-маскарадом", 1922), он добивался эффекта монументальности.

В 20-е годы Бекман стал профессором Государственной Школы искусств во Франкфурте-на-Майне. Он интенсивно занимался теософией, а также изучением тайн человечества, и на этой основе разработал герметический язык картин, который позволяет легко узнать его работы 30-х годов. В 1933 году появился "Отъезд", положивший начало серии фантастических триптихов, отличающихся сложной символикой. Основные темы работ этого периода - судьба человечества и противостояние нацистской реальности.

С приходом к власти нацистов Бекман оставил свой пост, а его работы были заклеймены как "вырожденческое искусство". Художник переехал в Берлин, а в 1937-м покинул Германию и нашел убежище в Амстердаме. Лишенное родных корней искусство Бекмана 40-х было обращено к мифологии и общечеловеческой проблематике (например, "Персей", 1941; "Одиссей и Калипсо", 1943). Бекман думал о войне, даже когда рисовал что-то совсем другое. В 1940 году, в эмиграции, в Голландии, на пустом пляже, опутанном колючей проволокой, он рисовал чаек. "Чайки - это летчики,- сказал он сыну в своей обычной отрывистой манере. - У вторжения нет никаких шансов на успех". Он говорил о готовящемся вторжении Гитлера в Англию - Гитлера, от которого он бежал... В Голландии, в эмиграции, он прожил всю войну. С женой он предпринимал долгие велосипедные прогулки. Он гулял по пустынным пляжам, всматривался в серую даль воды - до тех пор, пока немцы не объявили пляжи "запретной зоной". Возбужденный газетными новостями, Бекман ходил по узким средневековым улочкам Амстердама, громко стуча по булыжнику своей неизменной толстой бамбуковой палкой. Его жена, Кваппи, уговаривала его не курить, не пить, не работать так, как он работал-тяжело, без перерыва. Но он все равно боролся со своими полотнами в просторном и прокуренном помещении бывшего табачного склада, где у него была мастерская. Как бы далека ни была война от Голландии, для Бекмана она была так же близка, как прежде,- катастрофа происходила не вокруг него, а в нем. По ночам он не спал, прислушиваясь к гулу идущих на Берлин американских бомбардировщиков. Слов не было. Вместо слов он ставил в дневнике тире, ставил восклицательные и вопросительные знаки, наращивая их количество.

После войны Бекман не вернулся в Германию. В 1947-м он согласился занять профессорскую должность в Школе искусств при Вашингтонском университете (Сент-Луис) и годом позже эмигрировал в США. В 1949-м он сменил место работы, перейдя в Школу искусств при Бруклинском музее в Нью-Йорке.

В Соединенных Штатах он написал множество портретов и натюрмортов. В картине "Падающий в пропасть" (1950) человек во всей своей "мифологической" наготе падает в пространстве между стенами двух домов. К концу жизни Бекман завершил триптих "Аргонавты", темой которого является искусство как таковое.

Ранним утром 27 декабря 1950 года мусорщик, убиравший 69-ю улицу в Нью-Йорке, наткнулся на тело лежащего навзничь мужчины. Мужчина был мертв. Мусорщик, присев на корточки, обшарил карманы пальто и нашел визитную карточку: Макс Бекман, художник... Последние недели перед смертью Бекман работал над триптихом "Аргонавты". Он знал, что у него плохо с сердцем. Это побуждало его работать не меньше, а больше. Он хотел успеть. Но, как это часто бывает, грандиозный замысел раздражающе вяз в десятках живописных подробностей и деталей, каждую из которых Бекман вылепливал с напряжением и старательностью ученика: лира, лежащая на палубе, волосы Медеи, борода художника, водоросли, тень... У него не выходила голова того аргонавта, что стоит справа. 16 декабря, разъяренный собственной медлительностью, он бросил на страницу перекидного календаря несколько слов, написанных острым, раздраженным почерком: "Двенадцать часов над правой головой аргонавта - какой бред!" 17-го, страдающий от простуды, записал, что работал "четыре часа над смехотворной правой головой". 23-го возликовал: "Простуда прошла!", бросился работать, а вечером добавил: "...голова аргонавта... будь она проклята"... 24-го: "Я мертвецки устал... Аргонавты готовы - легкий дождь в Центральном парке".

К рождеству 1950 года "Аргонавты" были в общем и целом закончены - оставалось переделать и перебороть несколько никак не удававшихся деталей. 25 декабря Бекман дал себе день отдыха и гулял в небольшую метель, а вечером, желая отвлечься, пошел в кино. 26-го, в предпоследний день его жизни, с утра до вечера валил снег. Бекман стоял у триптиха и работал. "Опять работал над головой аргонавта... Кваппи сердится". Она сердилась оттого, что он не слушался ее и врачей, предписавших размеренный и неутомительный образ жизни, необходимый для того, чтобы сердце протянуло. Но сердце все-таки не выдержало.